Несмотря на фактический разгром неподконтрольных государству НКО и активистских инициатив, многие из них продолжают действовать и помогать россиянам даже из-за границы. В эмиграции правозащитники были вынуждены существенно переформатировать свою работу: сократились донаты, стало сложнее получать гранты, не всем удалось наладить работу с волонтерами, а некоторые направления и вовсе пришлось закрыть – например, шелтеры в России для пострадавших от домашнего насилия. Но несколько опрошенных «Полигоном» активистов уверяют: им удалось адаптироваться к новой жизни, а у кого-то даже открываются другие перспективы. В этом материале «Полигон» рассказывает, как активисты и правозащитники продолжают помогать россиянам, несмотря на репрессии, войну и даже эмиграцию.
Шелтеры для политэмигрантов в Тбилиси. «Мне казалось, нас заклюют, что мы «русне вонючей» собираем на таблетки»
В день интервью правозащитница Катя узнала о том, что одна из бывших подопечных ее шелтера для политических активистов погибла в Тбилиси. Девушку нашли через три дня. В доме был открыт газ. Пока следствие не закончено, утверждать, что это самоубийство, нельзя. «Но я знаю, что до хрена эмигрантов очень склонны к суициду. У многих ментальные трудности, людям тяжело переживать эмиграцию», – говорит Катя.
Екатерина Нерозникова, журналистка и активистка, приехала в Тбилиси в июне 2021 года после того, как кризисную квартиру для женщин правозащитной группы «Марем», которой она занималась в Махачкале, разгромили. Катя и еще несколько участниц организации вынужденно покинули Россию и продолжили заниматься проблемой домашнего насилия на Северном Кавказе из соседней Грузии. После 24 февраля 2022 года в Тбилиси пришла первая волна политической эмиграции. Катя смотрела на растерянных людей, снимавших, пока можно было, валюту с российских карточек, и думала, что делать.
«Быстро появились инициативы, помогающие украинцам, но мы с партнером решили, что попробуем помочь тем, кто эмигрирует из России по политическим мотивам, и тем, кто не мог претендовать на адресную помощь международных организаций. Ведь многие в России занимались, например, низовым активизмом и работали в кафе. У таких людей не было ни денег, ни перспектив. У журналистов оппозиционных изданий была хотя бы работа».
Уже 9 марта 2022 года Катя с партнером открыли шелтер для правозащитников, активистов и журналистов из России. Шелтер назвали «207/3» – это номер статьи о фейках в УК РФ. В большом доме в Тбилиси на 9 комнат могли жить до 28 человек. Информация об убежище распространялась через сарафанное радио и активистские организации.
Первые полгода, рассказывает Катя, «все политэмигранты тряслись от страха, что по Грузии ходят фсбшники и за всеми следят, поэтому информацию о шелтере не афишировали, но все равно все было забито». Претенденты на жилье должны были предоставить двух рекомендателей, соцсети эмигрантов внимательно изучали. Жить бесплатно можно было месяц, также приехавшим предоставляли несколько часов психологической помощи. После того, как шелтер принял 200 человек, Катя перестала вести статистику.
Деньги на проект Катя нашла довольно быстро: помогли связи в правозащитных кругах. Основатели убежища получили грант в 5 тысяч долларов, на них сделали легкий ремонт и покрыли три месяца аренды с коммуналкой. Потом пришел крупный транш от частного жертвователя, российского предпринимателя, живущего в Европе. После было еще несколько грантов, а в какой-то момент половину дома начали оплачивать его жильцы, которые не смогли или не захотели снять себе другое жилье. Донаты собирали ситуативно – когда пришлось покрывать большие счета за газ и воду. Далеко Катя не заглядывала: «Мы предполагали, что снимаем ненадолго. Мы, дураки, думали, что война скоро закончится, поэтому зачем нам искать более продолжительное финансирование. А шелтер между тем открыт уже больше двух лет».
Однако сейчас острая необходимость в кризисном жилье, по словам Кати, отпала. Если раньше приходило по 10 заявок в месяц, то сейчас – 4-5. Изменился и портрет политэмигранта: два года назад это была молодежь, «наговорившая на 15 лет в твиттере», последние полгода приезжают люди среднего возраста и старше, которые в России «сидели до последнего». Например, супружеская пара, решившая уехать всей семьей лишь после того, как их дочь 14 раз вызвали на допрос в ФСБ.
Апрель 2024-го – последний месяц работы Нерозниковой в шелтере: снижается количество заявок, закончилось финансирование, подавать на новые гранты активистка уже не хочет. И вообще, оглядываясь назад, считает, что сделала недостаточно. «Мы давали возможность пожить, но дальше никак не помогали. А ведь могли бы, например, договориться с грузинской сетью кафешек, чтобы эмигрантов брали на работу. Думаю, если бы мы помогали Оле (имя изменено), возможно, она бы не погибла. В какой-то момент у меня была мысль, может, нам стоит попросить прямую помощь, например, на антидепрессанты, просто на лекарства? Но мы этого не сделали. Мне казалось, нас заклюют, что мы «русне вонючей» собираем на таблетки, когда надо украинцам помогать. А вот зря, надо было попробовать».
Пойти чуть дальше прямой помощи Нерозникова попыталась в другом своем проекте – культурном центре для политэмигрантов «Антизона», который работал в Тбилиси с сентября 2022-го по лето 2023-го.
Это было общественное пространство с библиотекой, дискуссионным клубом, кинопоказами, благотворительными ивентами, вечерами писем политзаключенным. Проект оказался непосильно дорогим: когда закончился выделенный на него грант, команда «Антизоны» из 8 человек попыталась оплачивать большой дом из своего кармана и попросту не справилась. Больше на гранты Катя не подавала: «Мне кажется, есть много более важных вещей, которые стоят финансовой помощи – прямая поддержка, прямая помощь. А выступать в роли очередного хорошего русского, который организовал просветительский проект, я не хочу».
Правозащита или личное выживание. «У команды случилось эмоциональное выгорание»
В доме «207/3» Кати Нерозниковой по приезде в Тбилиси осенью 2022-го жила Адда Альд, соосновательница кризисного центра «Крепость». До войны эта организация занималась помощью жертвам домашнего насилия как онлайн, так и оффлайн – пострадавшие могли укрыться от преследователей в просторном шелтере в районе метро Киевская в Москве. «Крепость» появилась как социальный проект внутри движения «Гражданское общество» политика Михаила Светова; официальной регистрации как НКО у центра никогда не было. Ключевые сотрудники работали на волонтерских началах.
После начала войны шелтер на Киевской закрыли, большая часть координаторов центра уехала в эмиграцию. «Это драматически повлияло на то, как мы работаем, поскольку мы стали решать свои насущные проблемы. Я за четыре года работы в «Крепости» не получила никаких денег, мы совсем немного заплатили самым активным координаторам. Логично, что у команды случилось эмоциональное выгорание», – рассказывает Адда. «Крепость» и сейчас существует практически на голом энтузиазме. Организация оплачивает работу только юристов и психологов, и то не по рыночным ставкам.
Количество заявок от пострадавших после закрытия шелтера тут же упало: «Во-первых, люди рассчитывали в первую очередь именно на наш шелтер. Было ощущение, что настоящий кризисный центр – это центр с убежищем. Люди прочитали, что шелтер закрыли, и решили: «Ну, понятно, они закончили работу». Между тем «Крепость» продолжает функционировать и в эмиграции, но теперь только онлайн. Организация предоставляет бесплатную психологическую и юридическую помощь жертвам домашнего насилия в России: в «Крепость» можно позвонить или отправить сообщение в чат-бот.
Когда Адда задумывала свой проект, в качестве образца она видела штабы Навального и поисково-спасательный отряд «ЛизаАлерт»: сеть шелтеров, работа с пострадавшими со всей России, самоокупаемость. В итоге удалось только второе. Аренду шелтера на Киевской полностью оплачивал политик Михаил Светов, на работу психологов и юристов собирали донаты, но после начала войны и закрытия убежища пожертвования резко сократились.
По словам Милы Лариковой, координаторки «Крепости», если два года назад получалось собрать примерно 40 тысяч рублей в месяц, то сейчас в четыре раза меньше. Люди стали меньше и донатить, и заниматься волонтерством, говорит Евгения Сахнова, еще одна сотрудница «Крепости»: «Война и украинские беженцы оказались в центре внимания. А проблема домашнего насилия в России, наоборот, ушла из фокуса. Да, мы все знаем о случаях, когда участники войны возвращаются домой и творят насилие, но это связывают именно с войной. Все говорят: «Путин отпустил убийц», а не что «у нас пышным цветом цветет домашнее насилие». Сейчас «Крепость» остро нуждается в волонтерах, которые будут принимать звонки, координаторах и юристах.
Между тем Адда Альд признает, что последние два года ее проект работает вполсилы и в целом не на слуху: именно поэтому у организации проблема с донатами и волонтерами. «Мы занимаемся в основном личным выживанием в эмиграции, а «Крепость» – только хобби после основной работы. Другие центры получают гранты на свою деятельность – разумеется, они относятся к ней иначе».
Сейчас Адда размышляет об открытии НКО в Грузии, чтобы появилась возможность принимать пожертвования из-за границы. В «Крепости» хотят опираться именно на частную инициативу, а не на гранты: Адда Альд считает их «не рыночной формой финансирования, чреватой неэффективным расходованием средств». Однако Адда не исключает, что в будущем «Крепость» сможет претендовать на гранты для конкретных проектов, например, для эвакуации пострадавших от домашнего насилия.
Как помогать людям, которые объявлены вне закона в России: «Пока не убили и ты можешь что-то делать – делай»
У Давида Истеева из кризисной группы СК SOS иной опыт. По его словам, количество людей, которые обращаются с вопросом «чем я могу быть полезен», после начала войны только растет. Хотя организация работает с волонтерами «достаточно осторожно» из-за большого объема чувствительной информации о подопечных.
СК SOS занимается помощью ЛГБТК+ людям, которых преследуют на Северном Кавказе и не только. Команда проводит эвакуации пострадавших от дискриминации и насилия в регионы России и за рубеж, предоставляет безопасное жилье, юридическую, финансовую, медицинскую и психологическую помощь, помогает с обустройством жизни на новом месте. «Чем хуже становится в России, тем больше отклик людей на то, чтобы помогать и быть вовлеченными. Возьмем, например, кейс Седы Сулеймановой, которая пропала в Чечне: больше 2000 человек подали заявление в Следственный комитет и прокуратуру с требованиями ее найти. Это хороший отклик гражданского общества. Людям важно понимать, что они еще что-то могут, что их голос на то-то влияет».
Давление общества, рассказывает Истеев, оказалось столь мощным, что в конце марта 2024 года в связи с исчезновением Седы в Чечне возбудили уголовное дело по статье «убийство». Сейчас о судьбе девушки, которая сбежала с помощью СК SOS из Чечни, где ее пытались насильно выдать замуж, в Санкт-Петербург, а потом была силой увезена обратно, ничего не известно.
К началу войны в СК SOS уже хорошо умели работать в экстремальных условиях: после закрытия Министерством юстиции РФ благотворительного фонда «Сфера», частью которого была команда Истеева, на перестройку процессов ушло две недели. Следующий рубеж – внесение в мае 2023 года группы СК SOS в реестр «иностранных агентов». Поэтому, когда 30 ноября 2023 года Верховный суд РФ объявил экстремистской организацией «международное движение ЛГБТ», по словам Истеева, это не вызвало у команды серьезного стресса: «Мы находимся в постоянной реадаптации с 2017 года. Мы привыкли жить в таком состоянии. Пока не убили, условно, и ты можешь что-то делать – делай».
Реакция на новый закон среди ЛГБТК+ людей в России оказалась разной. Запрос в СК SOS на экстренную помощь по стране в целом с ноября 2023 по февраль 2024 года вырос на 50%, а отдельно по Северному Кавказу – всего на 10%. Ничего удивительного, говорит Давид Истеев: «То, что произошло в Российской Федерации, на Северном Кавказе уже было! Для них вообще не случилось ничего нового. Просто легализация всего того, что происходило раньше». Из-за возросшего числа заявок по России команде СК SOS пришлось сделать даже подобие чек-листа, чтобы определиться, кому действительно нужна эвакуация, кто еще может себе позволить оставаться в России, а для кого ситуация не слишком изменилась.
Истеев признает, что бывают случаи, когда новая жизнь в Европе может оказаться не менее травматичной, чем прежняя: «Человек попадает из ситуации риска физического заключения или угрозы уголовного дела в совершенно адские условия, например, какого-нибудь лагеря в Нидерландах. Где люди тоже иногда не выдерживают и кончают с собой. Это очень непростая штука, и не понятно, где и для кого лучше». Давид имеет в виду сообщения о как минимум пяти самоубийствах в нидерландских государственных учреждениях для беженцев: все пятеро были россиянами или русскоязычными ЛГБТК-людьми. Погибшие столкнулись с тяжелыми условиями жизни в убежище, дискриминацией из-за ориентации и отказом в психиатрической помощи. В апреле 2024 года правозащитные организации «Сфера» и «Движение сознательных отказчиков» потребовали от Минюста Нидерландов провести расследование.
Давид Истеев отмечает, что в последнее время эвакуировать людей из республик Северного Кавказа стало значительно труднее. Но СК SOS умеет преодолевать преграды: в 2023 году организация помогла покинуть страну Марине Яндиевой из Ингушетии. Из документов у Марины было только свидетельство о рождении. «Приходится искать возможности для того, чтобы вывести человека из страны и без документов тоже», – говорит Истеев.
Сейчас команда СК SOS сосредоточена на развитии международной адвокации. «У части чеченцев, которые живут в Европе, есть родственники в Чечне. И ситуация, когда человек приезжает в Чечню, пытает людей, а потом уезжает обратно, вполне реальна. Задача – задерживать таких людей на территории Европы». В 2021 году СК SOS подал жалобу немецкому прокурору на бесчеловечное обращение в рамках международной юстиции. Речь шла о десятках кейсах людей, переживших пытки в полицейских подвалах и секретных тюрьмах Чечни. В 2022 году правозащитники получили отказ в суде и подали апелляцию. Если жалоба будет удовлетворена, чеченцы, которые участвовали в пытках, могут быть задержаны на территории Европы.
Работа правозащитников осложняется тем, что с начала войны финансирование российских проектов крупными международными организациями сократилось в пользу Украины. Часть донатов в рублях команда Давида Истеева потеряла после принятия закона о запрете ЛГБТ – все пожертвования из России закрыли по соображениям безопасности. Согласно открытым отчетам за прошлый год, СК SOS получил от частных лиц 13400 евро. Однако большую часть финансирования кризисной группы составляют гранты.
Истории побед. «Можно спастись из такой жопы, из которой, казалось бы, нереально»
В отличие от Давида Истеева, Екатерина Нерозникова из «Марем» не хочет говорить о деньгах: «Поймите, мы постоянно получаем один сплошной хейт от того, что мы «на деньги запада пытаемся развратить кавказских женщин». Почитайте комментарии в инстаграм, у нас 181 тысяча подписчиков. Мы устаем отбиваться, и лучше лишний раз их не кормить». Но все же кое-какие цифры Катя называет: например, одна эвакуация в среднем стоит 50 тысяч рублей. В прошлом году группа «Марем», которая занимается проблемой домашнего насилия на Северном Кавказе и эвакуирует женщин с 2020 года, провела 18 таких операций.
Число обращений в «Марем» последние четыре года стабильно растет. В минувшем январе, по словам Кати, было рекордное количество запросов – порядка 30, из них больше 10 – на эвакуацию. Однако Катя это связывает скорее с ростом осведомленности людей о проблеме – например, все меньше нужно объяснять заявительницам, что такое «виктимблейминг».
Еще до начала войны «Марем» пришлось переформатировать помощь пострадавшим: после разгрома силовиками шелтера в Махачкале правозащитницы отказались от идеи стационарного убежища. Два года спустя, в сентябре 2023 года они выиграли дело в ЕСПЧ. Хотя группа по-прежнему считает эвакуацию своим главным направлением, в последнее время активистки все больше сосредотачиваются на международной работе. «Мы уже понимаем, что женщину внутри России спрятать от преследования родственников нереально, поэтому сейчас большинство пытаемся вывезти за рубеж», – говорит Катя. Однако и там тоже могут быть проблемы – например, в ноябре 2023 года сбежавшую от семейного насилия Фатиму Зурабову местные силовики задержали в Армении и собирались передать родственнику из Ингушетии. Благодаря усилиям правозащитников сейчас Фатима в безопасности.
В соседней Грузии всё по-другому. Когда отец одной из подопечных «Марем» приехал из Дагестана за дочерью в Тбилиси, ему выписали «запрет на приближение». Это произвело большое впечатление на Катю: «В каком-то отношении Грузия стремительно приближается к Европе. В России подобная ситуация невозможна, а здесь все работает. При том, что наши заявительницы не гражданки страны».
По словам Нерозниковой, уже в этом году их группа закончит большое исследование на тему ситуации с правами женщин на Северном Кавказе. С этими данными они планируют обращаться в самые разные европейские инстанции и кабинеты. Цель — получить содействие международных организаций в эвакуации пострадавших из северокавказских республик.
В исследовании в том числе будет рассказано о практиках, которые сейчас используют в России для похищений. Например, полицейские возбуждают дело о краже и по нему возвращают женщину туда, откуда она родом. «Эта проблема уже вышла за рамки внутрисемейных отношений. Российское государство, видимо, официально считает, что женщину можно съесть. Жертвам домашнего насилия небезопасно находиться на территории России. Их преследует государство, полицейские, сотрудники надзорных органов. Они выдают женщин агрессору, а потом эти женщины пропадают и погибают».
Активистки группы «Марем» очень хотят привезти в Европу выставку «Символ свободы» – в январе этого года она с успехом прошла в Тбилиси. В темной комнате без окон по стенам были развешаны предметы – юбка, занавеска, спортивный лифчик. А рядом – планшеты, на которых все время крутили мультфильмы. Каждый рассказывал историю спасения женщины, и в каждом в качестве символа свободы фигурировал какой-то предмет. Катя Нерозникова подчеркивает, что «Марем» хочет говорить о насилии не языком ужаса, а через истории побед. «Потому что известными становятся, как правило, плохие кейсы. А ведь в основном эвакуации завершаются удачно. Об этом мало кто знает, но эту сторону тоже нужно показывать. На самом деле, можно спастись из такой жопы, из которой, казалось бы, нереально. Это вдохновляет».
Никто из опрошенных «Полигоном» активистов, несмотря на личные кризисы и выгорание, не думал всерьез о том, чтобы порвать связи с Россией и начать какую-то другую жизнь. «Не важно, где мы находимся физически. Наш день начинается с Российской Федерации и в полночь заканчивается Российской Федерацией. Все наши мысли – там», – говорит Давид Истеев из СК SOS. Катя Нерозикова из «Марем» вспоминает чувство безысходности, накрывшее ее и коллег в начале войны и осторожно рассуждает, что, кажется, оно отступает: «Мы не знаем, как будем жить лично мы, но проблема домашнего насилия никуда не исчезнет. Поэтому мы максимально сфокусированы на работе». Мила Ларикова из «Крепости» рассказывает, что в планах организации – привлекать уехавших российских специалистов, которым сложно найти работу в другой стране, – например, юристов. Да и шелтер «207/3» для политэмигрантов в Тбилиси все-таки пока продолжает работать, пусть и без своей основательницы Кати Нерозниковой.
