Дмитро Коваль, эксперт по международному праву и аналитик общественной организации Truth Hounds, которая занимается сбором и верификацией доказательств военных преступлений, рассказал Тимуру Олевскому о том, какие есть способы привлечь виновных в истреблении мирного населения в Украине и возможно ли квалифицировать преступления против гражданского населения в Украине как геноцид.
Дмитро Коваль, юрист
— Вы понимаете, что произошло в Буче?
— Понимаем какую-то часть того, что произошло. Думаю, в ближайшие дни будет открываться многое, пока мы видим только введение в то, что происходило в Буче во время оккупации.
— Существует какой-то понятный таймлайн, по которому можно понять все подразделения, которые совершали преступления? В какие дни это происходило — с первого до последнего или были периоды, когда было легче?
— Мы как раз занимаемся, только начали эту работу. Сейчас мы опрашиваем свидетелей, которые пережили то, что было в Буче, или тех, кто эвакуировались после начала оккупации, и которые своими глазами видели часть того, что происходило. Очень сложно сейчас сказать о том, какие подразделения принимали участие, были ли те, кто воздерживались от тех зверств, которые запечатлены на фотографиях и которые попали в сеть, поэтому это работа на ближайшие дни. Вчера были опубликованы снимки Maxar Technologies, которые показывают, что общую могилу начали рыть достаточно рано, 10 марта. Уже в первой половине месяца были причины вырыть эту общую могилу. Возможно, это свидетельствует о том, что с начала оккупации Бучи и других городов на севере Киева какие-то из зверств уже происходили, но это косвенная улика. Скорее всего, были просто смерти, мы не можем пока утверждать, что они не были связаны с ведением конфликта. Пока рано отвечать на вопрос о том, все ли принимали участие, и когда именно происходили те убийства, грабежи и изнасилования, о которых мы сегодня знаем.
— Мы можем сейчас уже сказать какое количество жертв зверств было в Буче?
— Нет, единственная цифра, которая озвучивается, это примерная цифра по найденным телам гражданских и по пропавшим без вести, но это часть от реальной цифры, потому что не все заявляли о пропавших, у кого-то могло не остаться родственников, которые могли бы заявить, у кого-то их не было даже на момент начала оккупации и так далее. То, что мы знаем, это общие цифры количества тел, и пока это измеряется несколькими сотнями, но, скорее всего, цифры значительно выше.
— Вы говорили с очевидцами происходящего. Что общего в их рассказе? Есть какие-то типичные паттерны поведения оккупантов?
— К сожалению, я не могу на этот вопрос ответить, потому что мы только что начали эту работу, и я не являюсь интервьюером, я обрабатываю интервью на более позднем этапе, чтобы дать юридическую оценку всем собранным сведениям и привязать то, что рассказывают люди, к конкретным юридическим формулам, которые устанавливают ответственность за совершенные деяния, поэтому я включаюсь немного позже. Пока мои коллеги занимаются опросами, они лучше знают.
— Если подтвердятся пытки, расстрелы и изнасилования, то какова может быть квалификация содеянного?
— Самая очевидная квалификация — это военные преступления. Если это совершается в условиях военного конфликта и против защищенных лиц, то есть против гражданских, раненых, больных и военнопленных, то это будет считаться военным преступлением. Военные преступления — это не единственная возможная квалификация, может быть ещё преступления против человечности. Чтобы мы могли говорить о преступлениях против человечности надо дополнительно установить, что соответствующие акты насилия были широкомасштабными или систематичными. По тому, что мы видим, о систематичности и масштабности говорить возможно, потому что много жертв, они были в разных городах Киевской области, мы видим безнаказанность и полное отрицание того, что происходило. И это свидетельствует о существовании политики приемлемости подобного поведения для военных и, возможно, тогда мы сможем говорить о преступлениях против человечности. Ещё одна потенциальная квалификация — это геноцид, о чем мы в начале конфликта говорили очень аккуратно. Я сам не решался говорить, потому что геноцид — это преступление преступлений, и нужно очень много доказательств его совершения.
— Доказать преднамеренность?
— Не только преднамеренность, но и то, что эти акты насилия направлены на конкретную группу и эта группа специально избирается субъектами, которые страдают от насилия. Это доказательство крайне сложное, и в мировой практике не так много случаев, которые квалифицируются как геноцид. К сожалению, уже больше месяца войны наталкивает на мысль о том, что квалификация геноцида все-таки возможна. Это подчеркивается не только самими зверствами, но и многими заявлениями, которые звучат где-то от официальных лиц, где-то от провластных СМИ, которые публикуют вещи, которые в контексте трибунала, рассматривающего геноцид, воспринимались бы как подтверждение существования геноцидального умысла.
— Если предположить, что российские военные опасались местного населения, и они боялись их — у них была возможность их изгнать со своей территории или нет?
— Перемещение гражданских лиц в целом запрещено международным гуманитарным правом, но разрешено в случаях, когда существует опасность для гражданских лиц и по-другому безопасность обеспечить невозможно.
— Была ли у них альтернатива между убийством и изгнанием?
— Легально и правильно будет переместить гражданское население, если оккупационные войска опасаются выстрелов в спину — их можно переместить либо уже в оккупированный населенный пункт, либо даже через границу, и это тоже допустимо.
— Почему этого не сделали?
— Мне сложно комментировать. Здесь нужно залезть в голову тех, кто принимает соответствующие решения и понять, почему этого не делали. Этого не делали нигде, кроме Мариуполя, где это делается с абсолютно пропагандистскими целями — не перемещение ради спасения жизни, а ради создания телевизионной картинки. Перемещенные жители из Мариуполя попадают сначала в Донецк, который сегодня достаточно безопасный пункт для пребывания, и международное гуманитарное право требует, чтобы лица по возможности не пересекали границу и оставались на оккупированных территориях, скажем, в Донецке. И только в исключительных случаях, когда нет материальной возможности обеспечить им нормальные условия, они могут перемещаться через границу. Понятно, что у РФ есть все возможности для обеспечения нормального пребывания для перемещенных лиц в Донецке, но то, что делается — это перемещение через границу. Более того, мы знаем с какими условиями отъезда в экономически депрессивные регионы России это связано. Речь идет не о спасении жизни, речь идет об очередном акте пропаганды и создания картинки для потребления внутри страны.
Мне сложно ответить почему это не было сделано. Наверное потому, что это никогда не цель — защитить гражданское население в этом конфликте, по крайней мере для Российской Федерации.
— Если военные преступления будут доказаны, то что будет России?
— Два аспекта — что будет с Россией и с конкретными исполнителями. То, что будет с Россией, зависит от переговоров, которые будут вестись с Россией. Нет никакого автоматического средства привлечения к ответственности без согласия России как государства, но если говорить об уголовной ответственности, то здесь не все зависит от России, к счастью. Когда мы говорим об уровне персональной ответственности за те акты, которые были совершены, то можно рассматривать несколько путей того, как эта ответственность может быть реализована.
Первый — это украинские суды, которые могут привлекать к ответственности за преступления, совершенные на нашей территории. Само участие в конфликте не является преступлением, оно допустимо, потому что мы говорим о межгосударственном конфликте, и его участники обладают т.е. привилегией комбатанта, и они не могут быть судимы просто за участие в конфликте, но за совершение военных преступлений они могут быть судимы украинскими судами и не обладают никаким иммунитетом.
Далее суды Европы могут реализовывать принцип универсальной юрисдикции, т.е. рассматривать дела, которые даже территориально и персонально не связаны с этими странами, если речь идет о таких серьезных нарушениях, как военные преступления.
Следующий уровень — это Международный уголовный суд, который имеет юрисдикцию рассматривать военные преступления, совершенные на территории Украины. Украина в 2015 году признала юрисдикцию данного суда, и, несмотря на то, что Россия отозвала свою подпись несколько лет назад, Международный уголовный суд все равно может расследовать и выдавать ордены на арест по тем лицам, которые совершали преступления.
Последний вариант — это создание нового ad hoc (специально для этого. — «Полигон медиа») трибунала, который бы рассматривал преступления, который будет рассматривать преступления в Украине. Он может рассматривать только преступления агрессии, а может быть и спаренным — рассматривать вопросы и агрессии, и военных преступлений. Такой суд будет целиком заточен под оценку и расследования ситуации в Украине.
— Вам легко оставаться беспристрастным с этой истории?
— Никому нелегко оставаться полноценно отстраненным от того, что мы видим на фотографиях и в интервью. Наверное, это то, что нужно делать юристам для того, чтобы описание украинской ситуации воспринималось во всем мире так, как оно должно восприниматься — как зверства, совершенные в рамках вооруженного конфликта, ничем не обоснованные и ничем не спровоцированные. Если поддаться эмоциям и использовать термины, которые нелегко можно обосновать, то в какой-то момент выработается эмоциональная усталость от историй из Украины. Важно оставаться беспристрастным и формулировать выводы по совершенным преступлениям так, как того требует международное право.
— В этой войне было много точек невозврата. Буча — это точка, после которой что будет?
— Вчера в ленте Facebook я у себя прочитал, что те, кто отрицают конфликт после Бучи, должны быть люстрированы и никогда не допускаться ни к каким должностям. Речь о России и российских чиновниках, которые после Бучи не имеют никакого морального права говорить, что конфликта нет и любое их слово в этом направлении должно восприниматься как черная метка, которая запретит им в дальнейшем занимать любые должности. С одной стороны, я это поддерживаю, но с другой стороны, мне кажется, что эта точка намного раньше была. Буча — это ужасная иллюстрация агрессивной политики, которую ведет Российская Федерация не только в Украине. Для меня Буча именно так и воспринимается — это ещё одно доказательство, но не та точка, с которой все началось, потому что началось все гораздо раньше.
