С первых же дней вторжения России в Украину и начала полномасштабной войны между нашими странами десятки журналистов, до этого работавших на государственные СМИ, покинули свои медиа. Но если фамилии телевизионщиков — Жанны Агалаковой, бывшего европейского собкора Первого канала, ведущей НТВ Лилии Гильдеевой и бесстрашного редактора, появившегося в кадре с плакатом, Марины Овсянниковой, — известны всей стране, имена десятков людей, покидающих печатные и цифровые госмедиа, как правило, остаются за кадром.
Об атмосфере в государственных медиахолдингах, заявлениях «по собственному желанию», сложных решениях и отношении рядовых сотрудников к «генералам» российской пропаганды нам рассказала журналистка Юлия Ахмедова, сразу после начала войны покинувшая «РИА Новости», где проработала полтора года.
— Ты работала в Esquire, «Коммерсанте», писала для «Новой», как ты вообще попала в «РИА Новости»?
— Я всегда мечтала заниматься социальной журналистикой. Меня интересовали темы благотворительности, защиты прав. В Esquire я пыталась подобные темы продвигать, делала интервью с Нютой Федермессер, но понятное дело, что это не совсем их формат.
После того как поступило предложение из «РИА Новости» присоединиться к отделу, выпускающему «лонгриды», в качестве корреспондента именно по «социалке» я около полугода сомневалась, но поскольку на предыдущем месте уже успела выгореть и мне очень хотелось хоть что-то поменять в жизни, а других вариантов на горизонте не предвиделось, то я согласилась.
Кроме того, мне предложили неплохие условия: я никогда не буду связана с политикой, буду писать только репортажи про людей и их проблемы, плюс командировки, а мне как раз их очень хотелось. И в целом за полтора года я лично, и правда, ни разу не столкнулась с цензурой.
Меня никто ни разу не заставил написать того, с чем я не согласна, на меня никто никогда не давил. У новостников и тех, кто пишут про политику, очевидно, все по-другому, но «авторский отдел», в котором я трудилась, не выпускает новостей, и мой уход оттуда не был связан с «личными претензиями», или наездами. Как автору, скажу честно, в принципе мне жилось очень хорошо.
— Как в целом была устроена твоя работа в «РИА Новости»?
— Раз в неделю большая планерка, каждый день маленькая. На ежедневных заявлялись оперативные заметки, большие лонгриды и репортажи – на общей. Темы ты ищешь и предлагаешь сам. Их никто не «спускает» сверху.
— А какие-то «стоп-листы», «тут играем — тут не играем»?
— Опять же, я не занималась политикой. У нас не было никаких «стоп-листов». Целый ряд тем я написала в сотрудничестве с юристами «Мемориала». Единственно, что меня попросили не указывать их аффилиацию, как и у других «иноагентов».
— Это как?
— Такой подход: «Давайте скажем имя эксперта, но откуда он писать не будем». Меня какое-то время возмущала такая практика. Но в итоге пришлось смириться.
— А часто заворачивали темы по политическим причинам?
— Чаще всего заворачивали не по политическим причинам, а потому, что тема не будет интересна аудитории сайта. Честно говоря, я до сих пор не понимаю, как себе представляют портрет читателя руководство «РИА Новости», но, судя по всему, они рассчитывают в первую очередь на людей пожилого возраста. То есть права феминисток, суицид – это непроходные темы, а вот все что связано с детьми, пенсионерами, например, они очень любят.
— Пока ты работала, как твои друзья, бывшие коллеги относились к тому, что ты сотрудничаешь с «РИА Новости»?
— У меня очень адекватные друзья и от них мне никогда не «прилетало», в первую очередь, потому что они видели, что я пишу. Вопросов не возникало. Но, я понимаю к чему ты клонишь, если тебе интересно, считаю ли я «РИА Новости» пропагандистами? Да, считаю. Читать политические материалы на этом сайте невозможно. Все эти заголовки – «кровь из глаз». Конечно, это пропагандистские материалы. Но при этом «социалка» там сильная, к текстам, которые писали мои коллеги, у меня нет претензий. «РИА Новости» – это огромный организм, сложноустроенный. И там работают, поверь, очень разные люди.
— Вот тут самое время спросить про войну. Как все это выглядело изнутри?
— 24 февраля на первой же планерке я увидела коллег с серыми лицами. Началась она буднично: никаких особых объявлений или еще чего-то не было. Но все уже знали, что произошло. И все были в шоке.
— Но «спецоперация» все-таки обсуждалась?
— Да. Возник даже спор. Бурная дискуссия. Те из наших, кто специализируется на политике, по-сути, отказался писать то, что от них, по всей видимости, ждали.
Люди говорили: «Это дурдом, так нельзя», «это бесчеловечно», «непрофессионально».
Никто не хотел в сложившихся условиях писать откровенную пропаганду.
— Что именно под «откровенной пропагандой» ты имеешь в виду?
— Всю эту официальную риторику, что в Украине живут «фашисты», «нацисты». То есть в результате дискуссии, желающих взяться ни за одну тему, связанную со «спецоперацией» просто не нашлось.
Впрочем, руководство и не настаивало. Один из них так и просидел всю планерку, опустив глаза. Уставившись в стол. Насколько я понимаю, он сам против войны, и все прекрасно понимает. В итоге политические темы решено было отложить и сосредоточиться на экономике.
— А что с твоими темами?
«Социалку» тоже решили отложить. Впрочем, уже в первый день войны я приняла для себя решение, что ухожу. За те полтора года, которые я провела в «РИА Новости», я уже дважды подавала заявление об уходе. Но каждый раз меня уговаривали остаться. А тут стало понятно, что для меня даже в социальных темах тут уже нет никакого будущего.
— Дважды пыталась уволиться? Почему?
— Внутренний конфликт был у меня давно, поскольку мои внутренние убеждения все-таки не совпадают с общей риторикой «РИА Новости». Психологически мне всегда там было тяжело работать, а уж когда началась «операция» и вовсе стало невыносимо.
— Когда ты покинула редакцию?
— Последний день был пятого марта. Неделя ушла на сложные переговоры с родителями, начальством. Кстати, тот руководитель, про которого я только что рассказывала, что он 24 февраля просидел всю планерку глядя в стол, он потом подошел ко мне и сказал, что я все правильно сделала, подав заявление «по собственному желанию».
— А остальное начальство пыталось тебя отговорить?
— Да, пыталось.
— А как?
— «Сейчас сложные времена», «Да тебя с этим клеймом никто не возьмет», «ты либо крестик сними, либо трусы надень».
— «Клеймо» это они собственно про свои же «РИА Новости»?
— Да. «Пропагандистское издание». Все ведь все понимают, и мы знаем, как коллеги к нам относятся.
— А ребята из отдела что сказали?
— Ребята поддержали. «Правильно, делать тут нечего». В частных беседах многие признаются, что и сами собираются уйти, но уйти в никуда, как я, многие просто не могут. Особенно те, у кого дети, семьи.
— Сколько всего человек ушло из редакции с начала войны?
— Я этого знать не могу. Но людей с такими же заявлениями в руках, как у меня, я видела немало. Процедура ведь какова? Сперва на заявлении расписывается твой начальник, потом ты его несешь в управление кадров. И вот в лифте по пути, я зашла, смотрю стоит девушка с такой же бумагой, что у меня, иду чуть дальше по коридору — еще один человек.
У самого входа в кабинет — другой. То подойдет к двери, то развернется, то перечитает заявление и снова направляется к кабинету. Видно, что у него в этот момент нешуточная внутренняя борьба идет.
Он совершает отчаянный, сложный поступок. Придя в управление я даже спросила: «А много таких, как я, сейчас». Мне ответили: «По сравнению с обычным временем, да».
— Маргарита Симоньян, Дмитрий Киселев – главные медийные лица агентства. А как к ним относятся рядовые сотрудники? Ты хотя бы кого-то из них там живьем, в коридоре, видела?
— Нет, никого из них я ни разу не видела. Да и остальные тоже вряд ли видели. На корреспондентских планерках они не присутствуют. Руководство с ними как-то коммуницирует, но нас это не касается.
— А как к этим двум персонажам относятся рядовые сотрудники?
— С иронией. Киселева, по моему ощущению, вообще никто особо не уважает. Впрочем, как и Симоньян. Особенно то, что она пишет в своем твиттере. Во всяком случае всерьез и с придыханием их точно никто не воспринимает
— Да, Симоньян много пишет в твиттере и телеграмме.
— Как правило, такие вещи мы в кулуарах не обсуждаем, у каждого свои дела, но если спросить: «Видели, что опять заявила?» — люди просто закатывают глаза. Ну и все, и так понятно, кто и что об этом думает.
— Ты ушла в никуда. Не жалеешь?
— Нет, не жалею.
— А чем ты занимаешься теперь?
— Я пишу для проекта «Холод», еще для некоторых сайтов, для Forbes, «Таких дел», но с ними я и раньше сотрудничала в качестве фрилансера. Тут дело в том, что я всегда писала под своей фамилией, меня кое-как знают, знают что я пишу, чего я стою. В этом смысле мне проще.
Мне, к слову, и спикеры, даже вполне оппозиционные, никогда не отказывали в комментариях. Хотя коллеги с такими отказами, насколько я знаю, сталкивались.
— А не жалеешь, что вообще пошла в эти «РИА Новости»?
— Тоже не жалею. Я писала неплохие тексты, ни за один мой текст, вышедший там, мне не стыдно. Я помогала людям, а по некоторым кейсам нам реально удалось решить проблемы героев, о которых мы писали. И если не брать во внимание мой внутренний конфликт, то все было очень неплохо. Это страница моей биографии. Да, когда я туда только устраивалась туда, может, если бы я потерпела еще полгода, то нашла бы какое-то другое издание, но все сложилось так, как сложилось. И тут уже поздно жалеть.
— Тот случай с женщиной на Первом канале, Мариной Овсянниковой, которая вышла с плакатом в эфир, как твои бывшие коллеги к ее поступку отнеслись? Он как-то срезонировал с их личным опытом?
— Я, к сожалению, не знаю. Уже не работала в это время в «РИА Новости» и ни с кем из бывших коллег ее поступок не обсуждала.
— А как ты сама относишься к ее поступку?
— Я сначала не поверила, что такое вообще возможно. Потом почувствовала радость и надежду, что этот поступок увидят мои родственники, на которых, к сожалению, очень сильно влияет телевизионная пропаганда. Они действительно верят всему, что говорят по федеральным каналам. Я подумала: вдруг мои родители увидят эту смелую женщину с плакатом и задумаются? Но реальность такова, что людям проще поверить, что Марина Овсянникова — какой-то агент, чем в то, что они сами всю жизнь заблуждались. Я все равно стараюсь аккуратно скидывать им статьи «Медузы», интервью Екатерины Гордеевой. Но в целом, очень больно от того, что они не доверяют даже мне как журналисту, а верят именно «Первому каналу».
